Пока министерство сельского хозяйства полировало свой имидж в медиа, на полях Казахстана разворачивалась совсем другая битва. Официальная статистика рапортует о 90%-ной победе над саранчой, но насекомые словно издеваются над красивыми цифрами, продолжая пожирать урожай. А между тем в подполье страны взрывным темпом растет производство синтетических наркотиков. Совпадение? Редакция ФБРК попыталась найти связь между этими, казалось бы, несвязанными явлениями.
История, как обычно, начинается с министерской арифметики, которая попросту не поддается логике. Пять лет назад, в 2020 году, в СМИ признавали полмиллиона гектаров зараженной земли. В 2024 году эта цифра выросла в шесть раз, составив 3,1 млн га. Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (FAO) дает еще более пессимистичную оценку — рост почти в 18 раз, с 0,63 млн га в 2021 году до 11,26 млн га в 2024. При такой динамике логично было бы ожидать чрезвычайного положения, но вместо этого звучат бравурные отчеты о почти стопроцентной эффективности.
Разгадка кроется в том, как именно считаются эти магические 90%. У нас есть несколько версий этой статистической алхимии. Первая предполагает, что в план попадают только поля с критической численностью вредителей — остальное просто игнорируется до следующего сезона. Вторая версия - о том, что высокая смертность фиксируется только в момент обработки, но никто не учитывает, что происходит через неделю, когда стаи мигрируют с соседних территорий.
Но самая интересная версия связана с качеством самих препаратов. Фермеры жалуются: почему уже через несколько часов после химобработки саранча снова активничает? Ответ может скрываться в цепочке поставок инсектицидов, которая оказывается (на удивление?) непрозрачной.
Если обратить внимание на действующие техзадания госзакупок минсельхоза, то можно заметить, что подрядчик самостоятельно закупает, транспортирует и хранит химикаты, а государство получает лишь финальный акт выполненных работ. GPS-мониторинг не обязателен, концентрацию действующего вещества перед вылетом никто не проверяет, баланс препаратов не ведется. 
Источник: Официальный портал государственных закупок Республики Казахстан (goszakup.gov.kz), лот №13543381-1, закупка по хранению инсектицидов, организатор — ГУ «Комитет государственной инспекции в агропромышленном комплексе Министерства сельского хозяйства РК»
А теперь, еще один интересный факт: в прошлом году в Казахстане фиксировали взрывной рост наркопроизводства. Если в 2020 году силовики ликвидировали всего 8 подпольных лабораторий, то к 2023 году их количество выросло до 75. Параллельно изымаются сотни тонн химических прекурсоров, источники которых остаются загадкой.
Для справки: Прекурсоры — это химические вещества, которые используются для производства наркотиков и психоактивных веществ.
Разгадка может лежать в составе самих инсектицидов, предназначенных для уничтожения или контроля численности насекомых, включая таких масштабных и опасных вредителей, как саранча. Основу этих препаратов составляют органические растворители — ксилол, толуол, ацетон. Именно эти вещества крайне востребованы в подпольном синтезе мефедрона и других наркотиков. При этом растворители не считаются прекурсорами и не подлежат особому контролю, что делает их идеальным сырьем для теневого рынка.
Технология извлечения растворителей из инсектицидов не требует сложного оборудования. Простое разбавление водой, фильтрация и перегонка позволяют получить высококачественный растворитель, пригодный для наркосинтеза. Скажем, из пяти литров инсектицидного концентрата можно выделить достаточно сырья для производства 300 граммов мефедрона.
Не сложно догадаться, что экономика такой схемы может выглядеть крайне привлекательно для недобросовестных подрядчиков. Часть дорогостоящего концентрата, например, можно легко продать в тень, а оставшийся препарат разбавить водой до минимально приемлемой концентрации. Формально план выполнен, отчет подписан, но реальная эффективность обработки стремится к нулю.
Косвенным подтверждением этой теории служит география роста наркопроизводства, которая странным образом совпадает с регионами активной борьбы с саранчой. Складывается впечатление, что чем больше государство тратит на инсектициды, тем больше сырья попадает в подпольные лаборатории. Но для особенно взыскательных экспертов подчеркнём, что это всего лишь гипотеза.
Правда, экспертным ведомствам, возможно, стоит уделять больше внимания вопросам мониторинга и учета. Ведь система контроля в этой сфере, кажется, практически отсутствует. Никто будто бы и не отслеживает, сколько препарата фактически попадает в поле, никто не проверяет его концентрацию, никто не сопоставляет объемы закупок с эффективностью обработки. Возможно, пора задаться вопросом: а не кормит ли государство своими деньгами сразу двух монстров — и саранчу, и наркомафию?
Несколько простых вопросов могли бы прояснить ситуацию. Скажем, как именно подсчитывается эффективность обработки? Сколько времени проходит между обследованием и опрыскиванием? Кто контролирует концентрацию инсектицидов непосредственно перед применением? И как отслеживается судьба растворителей из закупленных партий? Именно эти вопросы редакция ФБРК и задала профильным ведомствам.
А пока они остаются без ответа, саранча продолжает пировать на полях, а подпольные лаборатории штампуют тонны синтетических наркотиков. И есть подозрение, что между этими процессами существует куда более тесная связь, чем готовы признать в министерских кабинетах, где храбро ведут борьбу с неофициальной позицией. И да, доверяйте только официальным источникам.
Продолжение следует...