Крупномасштабные пожары, охватившие степные территории Северо-Казахстанской и Акмолинской областей в конце апреля, уничтожили около 174 тыс. га земли — территорию, сопоставимую по площади с городом Алматы. Хотя точные причины возгорания ещё предстоит выяснить, предварительные данные говорят о высокой вероятности человеческого фактора, усиленного засушливыми погодными условиями.
Однако важно не только то, как и почему начались пожары, но и где именно они произошли и кому принадлежала земля. Ведь по закону именно владельцы и арендаторы обязаны проводить противопожарные мероприятия, следить за состоянием угодий и нести ответственность за их сохранность.
В начале апреля СМИ пестрило новостями о возгораниях в СКО, где, по некоторым данным, произошло четыре степных пожара общей площадью 35 га. Кроме того, зафиксировано 76 возгораний сухой растительности, охвативших площадь примерно в 200 га.
В ходе рейдов за нарушение правил пожарной безопасности к административной ответственности привлечены 10 человек: девять из них ограничились предупреждением, один оштрафован на 30 тыс. тенге. Тогда сообщалось, что с начала года в области зафиксировали всего 143 пожара, в результате которых погибли 13 человек, включая троих детей, ещё 15 получили травмы.
В то же время сообщалось о возгораниях в Акмолинской области. 13 апреля случаи возгорания сухой травы зафиксировали в Кокшетау, Степногорске и Бурабайском районе. Общая площадь пожаров составила 16 га.
По некоторым данным, всего с начала года в Акмолинской области зафиксированы 232 пожара. Главной причиной по-прежнему остаётся человеческий фактор: неосторожное обращение с огнём и игнорирование базовых правил безопасности.
Редакция ФБРК решила проверить, насколько официальные сводки соответствуют реальному положению дел. Мы обнаружили, что зона возгорания в СКО и Акмолинской области суммарно составила около 174 тыс. га, захватив десятки участков. Наша редакция проанализировала больше 30 участков, попавших в зону возгорания, и установила их владельцев или арендаторов.
В большинстве случаев речь идёт не о пустующих государственных землях, а о переданных в аренду сельхозугодьях — формально используемых для растениеводства или пастбищного животноводства. Среди землепользователей — как крупные Товарищества с тысячами гектаров на балансе, так и физические лица с минимальной публичной активностью. Многие из них оформляли права на землю в последние 5–10 лет, однако проверить, насколько эффективно она использовалась, практически невозможно — информация о результатах деятельности, посевах, обороте и вовлечённости в госпрограммы либо отсутствует, либо крайне фрагментарна.
Например, ТОО «Береке Акжар», зарегистрированное в Акжарском районе СКО, под руководством Сапаргалия Мирманова — компания с налоговыми отчислениями в 31 млн тенге, но при этом с долгами в 3,7 млрд тенге по исполнительным производствам. Руководству запрещено покидать страну, имущество и счета арестованы. Возникает логичный вопрос: как компания с такими проблемами управляет обширными земельными участками?
Не менее любопытен случай ТОО «Алкатерек Агро». Руководитель Баганалы Асанов одновременно возглавляет и другое предприятие в том же регионе — ТОО «Кок-Жайлау Агро». Среди учредителей есть Кайрат Кабдушев, у которого имеется запрет на выезд из страны и аресты на всё что только можно — от имущества до банковских счетов. При этом компания находится в зоне высокого риска по классификации налоговых органов.
В Акмолинской области ситуация не лучше. ТОО «Булаево-Целина» вообще прекратило существование в январе 2025 года, оставив после себя миллионные долги и аресты на имущество. Другие крупные землепользователи — ТОО «АРТ-С-Батыр» и ТОО «Сапфир Beef» — хотя и действуют, но с 2015 года их налоговые отчисления составили всего 4,17 и 16,05 млн тенге соответственно.
Большинство земель, охваченных недавними пожарами, были переданы в аренду по решению местных акиматов. При этом почти у каждого из этих участков в кадастровой информации указаны ограничения: охранные и санитарные зоны, водоохранные полосы и другие элементы природоохранного режима. Иначе говоря, речь идёт о землях, к использованию которых изначально предъявляются особые требования. Такие территории играют важную роль в сохранении экосистем. Они защищают водоёмы, обеспечивают среду обитания для дикой фауны и сдерживают распространение эрозии. Именно поэтому возгорания на подобных участках особенно опасны: ущерб биоразнообразию может оказаться необратимым, а восстановление таких ландшафтов займёт годы, если не десятилетия.
С юридической точки зрения арендаторы несут ответственность за сохранность земель и их рациональное использование. Земельный кодекс обязывает арендаторов проводить агротехнические, противопожарные и другие мероприятия, препятствующие деградации угодий. Кроме того, Кодекс предусматривает, что земельные участки могут быть изъяты у арендатора в случае неиспользования или использования с нарушениями. Однако на практике контроль за этим редко доходит до санкций. В большинстве регионов функции надзора формально выполняются местными управлениями, но проверки, особенно внеплановые, проводятся эпизодически. Тем более — на отдалённых участках степи.
Возникает закономерный вопрос: по каким критериям государство выбирает арендаторов для таких участков? На практике, после заключения договора аренды интерес к дальнейшей судьбе земли, похоже, сходит на нет. Контроль за соблюдением условий использования — формальный, а системной проверки, действительно ли земля используется по назначению и в соответствии с природоохранными ограничениями, как будто бы, и вовсе нет. В результате пожар становится не просто чрезвычайным происшествием, а симптомом более глубокой проблемы — слабости институциональной системы управления землями. Пока не случится беда, участок словно выпадает из поля зрения госорганов.
Особое внимание заслуживает и то, насколько открыты данные о землепользовании. Скажем, кадастровая карта не содержит данных о результатах работы арендатора, наличии субаренды, использовании субсидий или проведённых мероприятиях по защите земли. А в условиях, когда речь идёт о сотнях тысяч гектаров, это создаёт зону непрозрачности, где ответственность трудно локализовать.
Если массовые пожары, подобные апрельским, не станут поводом для пересмотра механизма контроля, государство рискует не только потерять значительные природные ресурсы, но и воспроизводить опасную модель: земля передаётся формально, используется частично, и в критический момент становится уязвимой. Данная проблема имеет не только экологическое, но и социально-экономическое измерение: в условиях усиливающихся засух, климатических изменений и дефицита пастбищных угодий для животноводства каждая сотня гектаров приобретает стратегическое значение.
Эффективное решение проблемы требует усиления не только контроля за использованием сельскохозяйственных угодий, но и повышения прозрачности таких проверок. Общество должно иметь доступ к информации о том, кто является арендатором земли, каким образом она используется и какие последствия наступают в случае ненадлежащего выполнения обязательств по ее охране и рациональному использованию. В настоящее время механизм ответственности преимущественно активируется постфактум, после наступления негативных последствий, если активируется вообще, что в очередной раз свидетельствует о необходимости системных изменений в сфере управления земельными ресурсами.
Особого внимания заслуживает непоследовательность в применении экологических санкций различными надзорными органами. В то время как нефтедобывающие компании, промышленные предприятия и производители минеральных удобрений (такие как крупные фосфатные комбинаты) систематически подвергаются строгим проверкам и существенным штрафам за экологические нарушения, землепользователи, действия или бездействие которых приводят к не менее масштабному экологическому ущербу, часто остаются вне поля зрения контролирующих структур. Как частные землевладельцы, так и экологические надзорные органы фактически закрывают глаза на проблему, хотя по логике природоохранного законодательства за подобные последствия должны выписываться штрафы, исчисляемые миллиардами тенге.
Избирательное применение штрафов и санкций формирует искаженную систему стимулов: ущерб, нанесённый на большой площади и в рассредоточенной форме, часто воспринимается как менее значимый, чем локализованные инциденты, вроде промышленных выбросов. При этом совокупное воздействие на экосистему может быть не менее серьёзным. Отсутствие единых стандартов оценки экологического ущерба и последовательного реагирования подрывает эффективность природоохранной политики и способствует дальнейшему разрушению уязвимых природных территорий.